Примечания к тексту книги
Наверх Настоящее издание «La Russie en 1839» является первым переводом мемуаров Кюстина на русский язык. Перевод выполнен с пятого французского издания («La Russie en 1839» par Le Marguis de Custine. Cinquieme edition, revue, cerrege et augmentee. T.t. 1-4. Bruxelles, 1844). Перевод подвергся значительным сокращениям. Это вызвано тем, что в книге Кюстина заключено много излишних семейных и автобиографических подробностей, чрезвычайно часты повторения, встречаются обширные и не всегда идущие к делу исторические экскурсы, и, наконец, что самое главное, книга Кюстина перегружена философскими размышлениями, утратившими решительно всякое (даже историческое) значение в настоящее время. Таким образом, в книге сохранено лишь то, что придает ей и сейчас значение историко-бытового документа. Соответственно с произведенными сокращениями произошла и иная разбивка на главы, подзаголовки к которым составлены редакторами.
[25] Срок солдатской службы в это время установлен был в 25 лет. Счастливцы, дотянувшие солдатскую лямку в каторжных условиях царской казармы, выходя из нее, оказывались в не менее трагическом положении. Правительство нисколько не заботилось обеспечить старость тех, кто на службе ему убили и лучшие годы, и самое здоровье. Отставные солдаты, давно отвыкшие от мирного труда, больные и дряхлые, обрекались на полуголодное существование, обращаясь чаще всего в бездомных бродяг, пробавляющихся подаянием. Те, которых видел Кюстин, были еще наиболее удачливы - они имели верный кусок хлеба. Салтыков-Щедрин рассказывал о солдате, который за выслугою лет вернулся в родную деревню и, не найди гам пи кола, ни двора, вынужден был ходить по базарам и ярмаркам с ученым зайцем, бившим в барабан и вытягивавшимся во фрунт. Этот отставной солдат, конечно, не выдуман, а списан с натуры.
[26] Николай I усердно старался убедить Европу в своей веротерпимости. Как раз в 1839 г. он писал папе Григорию XVI: «Я никогда не перестану считать в числе мерных моих обязанностей защищать благосостояние моих католических подданных, уважать их убеждения, обеспечивать их покой». Этот «покой», видимо, понимался государем весьма своеобразно. 1830-е гг. отмечены жесточайшими гонениями на католиков и униатов, сопровождавшимися массовыми ссылками, истязаниями и убийствами.
[27] Станислав Понятовский (1732-1798), последний польский король, один из фаворитов Екатерины II, расположение которой он завоевал еще будучи польским мог лапником в Петербурге. По приказанию императрицы в 1764 г. он был «избран» польским королем. При нем произошло три раздела Польши, и после третьего он вынужден был отречься от престола. Последние три года он прожил в Петербурге, всеми покинутый и забытый, не исключая и своей высокой покровительницы.
[28] Жан-Виктор Моро (1763-1813), один из наиболее выдающихся генералов мерной Французской республики. В 1800 г. он был смещен Наполеоном, видевшим м нем опасного соперника. Опальный генерал удалился в Америку, откуда был вызван союзниками для руководства военными операциями против Наполеона. В битве под Дрезденом он был убит французским ядром.
[29] Французским послом при русском дворе состоял барон де-Барант, известный историк, публицист и литератор. Это тот Барант, который, незадолго перед смертью Пушкина, переписывался с ним по вопросу о русском авторском праве.
[30] Популярность Поль-де-Кока, вполне естественная в условиях николаевского режима, была настолько велика, что Сенковский, не обинуясь, ставил его на одну доску с Гоголем, что само по себе свидетельствует о состоянии литературных вкусом. В 1840 г. Белинский со злой иронией советовал В. П. Боткину перевести всего Поль-де-Кока «и издать великолепно, ибо тут успех несомнителен». Господство на сцене водевиля обусловливалось, конечно, теми же причинами. Назначенный в 1839 г. начальником III Отделения, а следовательно и драматической цензуры, Л. В. Дубельт подробно изъяснял элементы, присутствие которых на сцене недопустимо: личность монарха, его приближенные, иноземные влияния, преобладание черной краски над белой и т. д., и т. п. У драматургов неизбежно должен был возникнуть вопрос: о чем же, в таком случае, можно писать? Театральный цензор Е. Ольдекоп (некогда обокравший Пушкина на издании «Кавказского пленника») поучал драматурга: «Театр должен быть школой нравов, он должен показать порок наказанным, а добродетель вознагражденной. В этом отношении театр есть учреждение полезное и необходимое, удовольствие благородное и приятное». «Таким образом, - пишет историк театра, - леймотив пожеланий цензуры... оптимистический. Жизнь может поражать ужасами, окружающее общество - несправедливостью, администрация - произволом, но драматурги должны давать публике одни лишь образчики благоустройства и нравственной чистоты». (Дризен Н. В. Догматическая цензура двух эпох. 1825-1891. С. 8.). Если к сему добавить, что эти принципы свои цензура весьма ревниво применяла на деле, понятным станет, каков мог быть тогдашний репертуар.
[31] Александра Федоровна с 1826 г. состояла шефом этого полка, который с 1831 г. именовался «Кавалегардским имени ее императорского величества полком».
[32] Адмиралтейство, одно из красивейших зданий Петербурга, было построено в 1806-1811 гг. знаменитым зодчим А. Д. Захаровым.
[33] Вопрос о запрещении продажи крепостных без земли ставился еще прежде. Закон же 1827 г., который, очевидно, имел в виду автор, лишал помещиков права обезземеливать своих крестьян. Закон требовал, чтобы при имениях оставалось земли не менее 4½ дес. на душу, нарушение чего должно было караться отобранием имения в казну. Теоретически закон этот был нелишен важности, но слабость его применения и всевозможные обходы лишали его, по существу, всякого значения.
[34] Крестьянские волнения в царствование Николая I были весьма обычным явлением. Происходившие повсеместно, во всех губерниях, где существовало крепостное право, они были вызываемы непомерной экономической эксплуатацией крестьян, жестоким обращением, принудительными переселениями. Иногда они принимали форму открытых восстаний против крепостного права в целом. Некоторые мероприятия Николая I в пользу крестьян были вырваны именно этими волнениями. Но уступки, однако, не прекращали народного недовольства, и количество волнений росло с каждым годом.
[35] Иоган-Генрих Шнитцлер (1802-1871), историк и статистик. В 1820-х гг. он жил в России и собрал богатый материал, легший в основу двух его первых капитальных трудов, снискавших автору литературную известность.
[36] Случаи, подобные приведенному Кюстином, не были исключением. В истории России есть много имен, начиная с Меншикова и Бирона, беспредельная власть которых внезапно обрывалась опалой и изгнанием. Иногда это являлось следствием государственного переворота, иногда же результатом победы противной партии. Но эпизод с Репниным изложен Кюстином неверно. Кн. Николай Григорьевич Репнин-Волконский (1778-1845) не занимал исключительного положения, приписанного ему Кюстином. С 1816 по 1834 г. он был малороссийским губернатором, пользовался широкой популярностью и уважением. Около этого времени на него был сделан донос о присвоении каких-то сумм. Оскорбленный клеветой, Репнин подал в отставку и выехал за границу.
[37] Действительно, медицинская наука в России в это время представлена была почти исключительно немецкими врачами, как известный Гильдебранд, Мойер и др. Блестящий хирург лейб-медик Н. Ф. Аренд был на вершине славы. При дворе состояли бесчисленные немецкие врачи: Стофреген, Шлегель, Раух, Рюль, Мандт и др. Но уже выдвигались и молодые русские врачи, между ними в первую очередь, конечно, Н. И. Пирогов. В 1827 г. Николая I в путешествии по России сопровождал молодой русский хирург Н. Н. Енохин, причисленный в 1837 г. к штату цесаревича. Говоря о лейб-медике, единственном порядочном русском враче, Кюстин имел в виду или Енохина, или почетного лейб-медика Д. К. Тарасова, присутствовавшего при смерти Александра I и оставившего интересное воспоминание. Последние были записаны им много позднее, но уверенность, с которой Кюстин говорит о том, что русские придворные врачи - хорошие мемуаристы, дает основание предполагать, что Тарасов в личной беседе с Кюстином делился своими воспоминаниями и тем самым привел собеседника к этой уверенности.
[38] Граф Иван Илларионович Воронцов-Дашков (1790-1854), член Государственного совета, обер-церемониймейстер и камергер.
[39] Бастилия - знаменитая государственная тюрьма в Париже, 14 июля 1789 г. разрушенная революционным народом. Это событие знаменовало начало активного участия народных масс в Великой революции.
[40] На следующий день после восстания декабристов в Петербруге Александра Федоровна записала в свой дневник: «Я думала, что мы уже достаточно выстрадали и вынесли (в период междуцарствия. - Ред.). Но волею неба нам было суждено иное. Вчерашний день был самый ужасный из всех, когда-либо мною пережитых... Нельзя было скрывать от себя опасности этого момента. О, господи, уж одного того, что я должна была рисковать драгоценнейшей жизнью, было достаточно, чтобы сойти с ума... Боже, что за день! Каким памятником останется он на всю жизнь!..» Как известно, самая коронация долго откладывалась из-за нервной болезни императрицы, от которой она страдала всю жизнь.
[41] В 1722 г., в отмену старого порядка наследования престола по семейному старшинству, Петр I издал новый указ, согласно которому император должен был сам избирать себе наследника. После сего многие десятилетия престол российский in мешался менее всего в зависимости от воли самих самодержцев. Закон этот просу шествовал до 1797 г., когда Павел I восстановил право старшинства.
[42] Сикстинская капелла в Риме, построенная в 1473 г., при папе Сиксте IV, одна из домовых церквей пап в их Ватиканском дворце, знаменитая своей стеной и плафонной живописью. Другую славу капеллы составлял ее хор, долгое время считавшийся лучшим в мире. Для наибольшей свежести и чистоты звучания сопрановые и альтовые партии поручались кастратам. Miserere - церковное католическое песнопение.
[43] В середине XVIII ст. в Петербурге водворилась итальянская опера, пользовавшаяся большим успехом. Приглашенные при Екатерине II руководить ею два известных итальянских композитора - Сарти и Галуппа - сочиняли многочисленные песнопения для православной церкви на славянские тексты в стиле итальянской оперы. Этим они внесли в русскую церковную музыку совершенно новый элемент.
[44] Джиакомо Мейербер (1791 -1864), знаменитый оперный композитор, автор «Роберта-Дьявола», «Гугенотов», «Африканки» и т. д. Он являлся создателем стиля «большой оперы», требовавшей значительного числа участников и пышной постановки.
[45] Митрополит петербургский Серафим, в миру Стефан Васильевич Глаголевский (1763-1843). Этот тот самый митрополит, который 14 декабря 1825 г. выезжал уговаривать мятежников сложить оружие, на что солдаты советовали ему убраться восвояси, ибо здесь ему нечего делать. Впоследствии ходили слухи, что в суде Серафим особенно настаивал на смертной казни декабристам.
[46] Уверенность, с которой автор говорит о семейных добродетелях Николая I, производит впечатление забавного курьеза, свидетельствующего об артистическом лицемерии государя. Николай был чрезвычайно женолюбив, и фаворитизм процветал при русском дворе. Не удовлетворяясь официальной, общепризнанной фавориткой В. А. Нелидовой, даже жившей во дворце, Николай дарил сугубым вниманием не только всех фрейлин и иных придворных дам и девиц, но очень часто оказывался весьма благосклонным и к случайным встречным из среднего сословия.
Наблюдательный соотечественник Кюстина, живший в России, рассказывал, что «если царь отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем, родителей, если она девушка, о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом, нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекли прибыли из своего бесчестия». «Неужели же царь никогда не встречает сопротивления со стороны самой жертвы его прихоти?» - спросил я даму любезную, умную и добродетельную, которая сообщила мне эти подробности. «Никогда! - отвечала она с выражением крайнего изумления. - Как это возможно?» - «Но берегитесь, ваш ответ дает мне право обратить вопрос к вам». - «Объяснение затруднит меня гораздо меньше, чем вы думаете: я поступлю, как все. Сверх того, мой муж никогда не простил бы мне, если бы я ответила отказом». (Цит. по П. Е. Щеголеву. Дуэль и смерть Пушкина. Гиз, 1928. С. 439.)
Н. А. Добролюбов в недавно опубликованной его статье «Разврат Николая Павловича и его приближенных любимцев» («Голос минувшего». 1922. № 1. С. 65) сообщал, что «нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушения на ее любовь со стороны или самого государя, или кого-нибудь из его августейшего семейства. Едва ли осталась хоть одна из них, которая бы сохранила бы свою чистоту до замужества. Обыкновенно порядок был такой: брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего, самодержавнейшего государя нашего, и затем императрица Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов». Так складывалась интимная жизнь царской семьи, которой доверчиво восторгался Кюстин. Как известно, эти придворные нравы и обычаи послужили Л. Н. Толстому темой для его «Отца Сергия». В свете этих данных понятным делается и совет Пушкина жене не хлопотать о помещении сестер ко двору: «Коли и возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому Петербургу... Мой совет тебе и сестрам - быть подале от двора: в нем толку мало».
[47] Венский конгресс, на который съехались все монархи, свергнутые и несвергнутые владетельные князья, дипломаты и пр., сопровождался беспрерывными дворцовыми выходами, концертами, спектаклями, маскарадами, пирами и пр., вплоть до инсценировок недавних кровавых сражений. Рассказанный Кюстином инцидент, происшедший на балу между царственными супругами и рисующий «рыцарственного» Александра отнюдь не с рыцарской стороны, вполне вероятен. Надо вспомнить постоянное пренебрежительно-холодное отношение Александра к жене, которое в Вене должно было разнообразиться еще и другим чувством. Там, после долгой разлуки, Елизавета Алексеевна встретилась со своим первым любовником, кн. А. Чарторижским. Дневник последнего свидетельствует, что встреча эта прошла для обоих далеко не бесследно. В дневнике читаем: «Она всегда первый и единственный предмет. Обмен кольцами. Ее доброта, ее чувства иного рода... Я предостерег относительно его (Александра) мысли о примирении... Пишу к ней... Мой разговор с императором. Поднимаю материю о ней...» Отсюда можно судить о характере отношений между супругами в это время.
[48] Уже сначала XIX в. во Франции, в Англии, в Италии и других европейских государствах стало широко применяться газовое освещение.
[49] Должно быть, супруга владетельного князя Мингрельского Николая Дадиана, в 1803 г. принявшего подданство России на правах вассального владетеля. В 1837 г., в бытность свою на Кавказе, Николай I останавливался у кн. Дадиана и потом вспоминал: «Нас приняла княгиня, жена владетеля, огромная и дёжая, на которую стоило только посмотреть, чтобы увериться, что распоряжается всем она, а не тщедушный ее супруг». (Шильдер. Николай I. Т. II. С. 749.)
[50] Здание биржи задумано и начато еще в 1784 г. знаменитым Гваренги,проектировавшим строго деловую постройку. Осуществление его проекта затянулось надолго. В 1801 г. постройка была разрушена и заменена эффектным сооружением архитектора Томона в античном стиле.
[51] Лувр - величайшее парижское общественное здание, в котором собраны художественные ценности французского народа. Огромное по занимаемой площади (до 200 тыс. м ) и в течение более трех веков подвергавшееся постоянным перестройкам и достройкам, здание это в настоящее время подразделяется на «Новый Лувр» и «Старый Лувр». Последний - квадратный по плану, заключающий в себе такой квадратный двор, - и имел в виду автор.
[52] Когда осенью 1784 г. Екатерина задумала путешествие в Крым, Потемкин срочными приказами спешил инструктировать местных губернаторов о том, как обмануть императрицу и создать у нее выгоднейшее впечатление о состоянии завоеванного края. Выехала Екатерина лишь через три года, так что у администрации оказалось много времени для подготовки. Успех был полный. По возвращении Екатерина писала Потемкину, что не перестает говорить «о прелестном положении мест вам вверенных губерний и областей, о трудах, успехах, радении, усердии, попечении и порядке, вами устроенном повсюду». А французский путешественник, маркиз де-Линь, ехавший по следам Екатерины, тогда же писал: «Теперь я узнал, что значат искусные обманы: императрица, не будучи в состоянии выходить из кареты, должна верить, что некоторые города, коим она давала знатные суммы на построение, уже совсем кончены: между тем как мы часто находили сии же города без улиц, улицы без домов, дома без кровлей, окон и дверей. Императрице показывали одни каменные ряды, красиво выстроенные, одни колоннады губернаторских палат... В тех местах, по которым проезжала императрица, богатые декорации, нарочно для нее выстроенные, валились тотчас после ее проезда».
[53] Сравнение Николая I с Петром было тогда чрезвычайно модно («Семейным сходством будь же горд»), благодаря обманчивому представлению о духовной мощи Николая. Но, спеша поставить его на одну доску с его пращуром, конечно, мило кто мог решиться противопоставить Николая всем остальным монархам, получившим от Кюстина наименование «ненастоящих властелинов».
[54] Вел. кн. Елена Павловна (1806-1873), рожд. принцесса Вюртембергская. Ученица Жуковского и Плетнева, она была женщиной высокоодаренной, интересной и образованной, выгодно отличаясь от прочих членов царской семьи. Даже Пушкин почитал ее «умной женщиной». После своего несчастного пожалования в камер-юнкеры он представлялся Елене Павловне и потом писал жене: «Я поехал к ее высочеству на Каменный Остров в том приятном расположении духа, в котором ты меня привыкла видеть, когда надеваю свой великолепный мундир. Но она так была мила, что я забыл и свою нещастную роль и досаду». Не в пример своим высоким родственникам Елена Павловна умела ценить искусство, и в особенности литературу. Она была близка с Жуковским, Тургеневым, Плетневым, Одоевским. Последний рассказывал, что она «вечно училась чему-нибудь». (Русск. Старина. 1907. № 1. С. 54.) Когда Пушкин лежал на смертном одре, Елена Павловна, единственная и» членов царской семьи, сумела понять, какая несравненная потеря ждет Россию. Жуковский вспоминал, что «великая княгиня, очень любившая Пушкина, написала ко мне несколько записок, на которые я отдавал подробный отчет ее высочеству, согласно с ходом болезни». Позднее такое же участие Елена Павловна проявила и к делу музыкального образования в России, будучи в теснейшей дружбе с А. Г. Рубинштейном.
[55] София Гэ (1766-1852), французская писательница, аристократка по происхождению и по вкусам. Она является автором ряда романов, посвященных мастерскому описанию дореволюционного общества и беспечной парижской жизни времен директории. Ее дочь, Дельфиния, в замуж. Жирарден (1805-1855), дебютировала в качестве поэтессы, а в 1830-х гг. обратилась к романам, новеллам и трагедиям. Ни та, ни другая, конечно, никак не могли быть отнесены к числу первых величин французской литературы. Но зато о них можно было безбоязненно говорить мри дворе русского императора, ненавидевшего современную Францию.
[56] Отношение правительства к современной французской литературе было резко отрицательным и подозрительным. Оно вытекало из общего недоверия к Франции, особенно усилившегося в нач. 1830-х гг. Бенкендорф глубокомысленно внушал Николаю I, что вообще «с самой смерти Людовика XIV французская нация, более испорченная, чем образованная, опередила своих королей в намерениях и потребности улучшений и перемен; что не слабые Бурбоны шли во главе народа, а он сам влачил их за собой». Подобными взглядами и определялось отношение правительства к французской литературе, подвергавшейся жестоким гонениям в России.
В 1830 г. была закрыта «Литературная Газета» Дельвинга за помещение незначительных стихов Казимира Делавиня. В дневнике 1830-х гг. цензора А. В. Никитенко содержится множество подобных любопытных фактов. Так, в 1831 г. цензура затруднялась пропустить перевод «Адольфа» Бенжамена Констаны только из-за имени автора. В 1834 г. министр лично запретил «Собор Парижской богоматери» Гюго. Через год Никитенко угодил на гауптвахту за то, что в «Библиотеке для чтения» пропустил стихотворение того же Гюго «Красавица», которое «привело в волнение монахов». Тогда же едва не пострадал столь «благонамеренный» писатель, как Греч. Он поместил в «Северной Пчеле» либретто оперы «Роберт-Дьявол», не учтя изменений, внесенных по распоряжению государя. Николай велел передать ему, что «еще один такой случай - и Греч будет выслан из столицы». Немудрено, что «верноподданные» авторы спешили засвидетельствовать свою солидарность с правительством. Пресловутый Сенковский, наивно пытаясь сохранить хоть тень независимости, заверял, что «ненависть его к новой французской школе есть плод свободного убеждения, что он всего больше ненавидит французских современных писателей за их вражду против семейного начала». И, несмотря на все это, те, кто хотели, знакомились с новинками французской литературы. Никитенко свидетельствовал, что «нет ни одной запрещенной иностранною цензурой книги, которую нельзя было бы купить даже у букинистов».
[57] Модернизация Кремля началась еще после пожара 1812 г. В данном случае имеется в виду, конечно, Николаевский дворец, переделка которого представляет неудачное смешение старинной и современной архитектуры.
[58] Граф Карл-Людвиг Фикельмонт (1777-1857), занимавший пост австрийского посланника с 1829 по 1840 г.
[59] Минеральный кабинет, из которого впоследствии выросли Геологический и Минералогический музеи Академии наук, основан в 1716 г. Он родился из известной Кунсткамеры Петра I, пополнившейся коллекциями «редкостей», скупавшимися царем во время заграничных путешествий. Наряду с этим Петр издал указ о доставлении в Кунсткамеру всяких редкостей, находимых в России. В 1747 г. большой пожар, происшедший в Академии, уничтожил значительную часть коллекции Минерального кабинета, который пришлось создавать почти заново. Но он рос чрезвычайно быстро. В нем были представлены далеко не одни богатства уральских рудников, но и экспонаты, вывезенные со всех концов России, из кругосветных путешествий Гофмана, Коцебу и др., из С. Америки, Новой Земли, Египта и т. д. Незадолго перед приездом Кюстина Минеральный кабинет переехал в помещение, занимавшееся им до последнего времени, но сперва был крайне стеснен соседством других академических учреждений.
[60] Старый Большой театр, выстроенный Томоном, сгорел в 1811 г. Новое здание было закончено в 1818 г., по проекту архитектора Модюн. Перед самым приездом Кюстина театр подвергся новым переделкам, произведенным Кавосом. Позднее в этом здании, после капитальной переделки, разместилась консерватория. В те времена существовал обычай, согласно которому дамы, принадлежавшие к высшему обществу, должны были сидеть в ложах, мужчины же в первых рядах кресел. Демократическая часть публики занимала прочие ряды партера.
[61] Рассказ о восстании декабристов, записанный Кюстиным со слов Николая I, чрезвычайно далек от истины, но вместе с тем и весьма характерен. Кюстин не обратил внимания на кажущееся противоречие: тогда как не только император, но и все собеседники Кюстина, в разговорах с ним, старательно обходили все скользкие места русского прошлого (и не только такие относительно близкие, как польское восстание, но и «дела давно минувших дней» - обстоятельства воцарения Екатерины II, смерть Иоанна VI и пр.), Николай сам заводил с ним пространный разговор о 14 декабря. И это было, конечно, далеко не случайно. Николай воспользовался случаем напомнить Европе старую официальную легенду о событиях. Она была создана 14 лет назад, в тот самый день, когда, под грохот выстрелов, блуждая по Зимнему дворцу, Мария Федоровна восклицала: «Господи, что скажет Европа!». В этом смысле запись Кюстина не прибавляла, по существу, ничего нового.
Еще 20 декабря 1825 г., на приеме дипломатического корпуса, Николай заявил о своем желании, «чтобы Европа узнала всю истину о событиях 14 декабря». «По возвращении из чужих краев, - объяснял он, - несколько офицеров, проникшись революционными учениями и смутным желанием улучшений, начали мечтать о преобразованиях... Таков корень заговора». Совершенно согласно с позднейшими разъяснениями Кюстину, Николай говорил, что «в верности солдата его клятве вожаки и могли только найти единственное средство ввести его в заблуждение на одно мгновение. Ни к какому иному соблазну и не прибегали... (Шильдер. Николай I. Т. I. С. 340-341.)
Если это упрощенное толкование роли солдат еще могло кого-нибудь обмануть 20 декабря, то уже через две недели после событий на юге оно, казалось бы, утратило остатки правдоподобия. Во всяком случае, в свое время эта официальная версия сыграла большую роль. И если теперь Николай счел нужным иновь извлечь ее из архива, то потому, конечно, что, как выше упоминалось, он нсически стремился поднять себя в общественном мнении Франции. Восстановлению утраченного авторитета должен был служить и «скромный» рассказ Николая о его личном поведении 14 декабря, находящийся в резком противоречии с действительностью. И в этом направлении Николай еще в 1825 г. спешил убедить Европу к своей твердости и уверенности в успехе. Ни того, ни другого не было на самом деле.
У Николая, несомненно, имелся определенный план, сводившийся к локализации восстания на площади (во избежание уличной борьбы, легко могшей перейти в народное движение), к окружению и полной изоляции мятежников. План этот, вполне естественный и отнюдь не требовавший гениальных способностей полководца, был однако ж весьма разумен. Но в возможности его осуществления, при создавшейся ситуации, Николай до последней минуты не был уверен. Отсутствием уверенности даже в войсках, внешне оставшихся надежными, диктовалась нерешительность Николая. Не проявил он и личной твердости и храбрости. По свидетельству участников восстания, Николай ни разу не приближался к мятежникам. Поэтому эффектное кюстиновское сравнение императора с знаменитым римским полководцем Марием повисло в воздухе.
Потому же Николай не мог ни «вырастать с каждым шагом», ни величественно держаться перед рядами инсургентов. Он предпочитал оставаться поодаль от них. Инцидент с коленопреклонением солдат вовсе не вяжется с действительностью. Еще декабрист Розен по этому поводу замечал, что Кюстин «смешал обстоятельства восстания 14 декабря 1825 года с возмущением на Сенной во время холеры»... (Записки декабриста. СПб., 1907. С. 4.)
Нам кажется, однако, более вероятным, что Николай в разговоре с Кюстином по-своему интерпретировал следующий эпизод. После первых выстрелов с площади рабочие со стройки Исаакия начали бросать поленья, а толпа, без шапок окружавшая государя, стала накрывать голову. Николай крикнул: «Шапки долой!» Толпа снова обнажила головы, но отшатнулась от государя. Эффект был не в поль-чу Николая. Наконец, в рассказе Кюстина не верны и мелкие подробности. При первом известии о восстании Николай стал искать защиты не у бога, л у воинских частей. Митрополит неудачно уговаривал мятежников уже много позднее. И т. д., и т. п.
[62] Николай I неоднократно высказывал свое отвращение к конституционному образу правления. В разговоре с Кюстином он выразил это с особенной резкостью и прямотой. Говоря о том, что он был конституционным монархом, император имел в виду Польшу, где до восстания 1830 г. действовала конституция, введенная Александром I в 1815 г. Революция дала Николаю повод покончить с ненавистным ему строем. В 1832 г. был обнародован особый статут, на основании которого должна была управляться Польша. Этот статут, упраздняя существование Царства Польского как особой государственной единицы и низводя его на положение простой провинции, все же оставлял польскому народу некоторое самоуправление. Однако, вследствие непрекращавшихся волнений, польский статут никогда не был введен в действие, и область управлялась на основании военного положения, отмененного лишь со смертью Николая I. Этот режим являлся причиной величайшей ненависти поляков к русскому правительству, о которой так часто говорит Кюстин.
[63] Принцесса Нассауская (1817-1871), дочь нассауского герцога Вильгельма, с 1837 г. была замужем за принцем П. Г. Ольденбургским, племянником по матери Николая I.
[64] Гораций - один из величайших римских поэтов Августова века. Наряду со своими знаменитыми сатирами и патриотическими одами он во второй половине жизни отдавал дань невинным лирическим излияниям, воспевая простоту и умеренность.
[65] «Истинный друг» императрицы, о котором упоминает автор, несомненно, баронесса Цецилия Владиславовна Фредерикс, рожд. графиня Туровская (1794- 1851). Судя по дневнику Николая Павловича, она была неразлучна с Александрой Федоровной в тревожные дни междуцарствия. Даже проект манифеста Николай читал жене в ее присутствии. (Междуцарствие 1825 г. Гиз., 1926. С. 66-78.) В 1840 г. П. А. Плетнев в письмах к Я. К. Гроту упоминал о «знаменитой Сесилии, императрицыном друге», отзываясь о ней, как о «тонко рассуждающей и очень умной женщине». (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. Т. 1. С. 61; Т. 2. С. 777.) Муж ее, барон Петр Андреевич Фредерикс (1786-1855), однако же не совершал геройских подвигов, приписанных ему Кюстином.
В день 14 декабря он находился в л.-гв. Московском полку, которым командовал, и во время восстания полка при попытке удержать солдат был ранен кн. Д. А. Щепиным-Ростовским. Непосредственный участник событий в Московском полку, М. А. Бестужев передает этот эпизод отнюдь не в геройских тонах: «При нашем выходе из казарм мы увидели брата Александра. Он стоял подле генерала Фридрикса и убеждал его удалиться. Видя, что его убеждения тщетны, он распахнул шинель и показал ему пистолет. Фридрикс отскочил влево и наткнулся на Щепина, который так ловко рубнул его своею острою саблею, что он упал на землю» (Воспоминания Бестужевых. П., 1917. С. 107). Сам Щепин-Ростовский в следственном комитете указывал, что когда Фредерике пытался говорить, солдаты кричали: «Поди прочь, убьем» (Восстание декабристов. Гиз., 1926. Т. 1. С. 397). Не говорит в пользу Фредерикса и то обстоятельство, что он вовсе устранился от объяснений с солдатами и предоставил офицерам разъяснять им запутанную историю престолонаследия. Наконец, несправедливо и то, будто он остался без награды. Подруга императрицы, конечно, умела напомнить о своем муже. Сабельный удар Щепина сделал Фредерикса генерал-адъютантом.
[66] Зоологический музей вырос, как и большинство музеев Академии наук, из петровской Кунсткамеры. Научная организация его началась, собственно, с 1831 г., и лишь накануне приезда Кюстина, в 1838 г., часть залов музея была открыта для обозрения. Редчайший скелет мамонта, сохранивший на голове и на ногах остатки кожи, вывезен был акад. Адамсом в 1808 г. с устьев реки Лены.
[67] Холера, занесенная в 1829 г. из Бухары и Хивы в Оренбург, стала быстро распространяться и в 1830 г. охватила уже почти всю европейскую Россию, не исключая Москвы. Зимой эпидемия несколько затихла, но в 1831 г. вспыхнула с новой силой, на сей раз проникнув и в Петербург, где число жертв доходило до 600 в день. Всего погибло от холеры около 100 тыс. человек. Страшные размеры эпидемии отчасти объяснялись и нецелесообразностью мер для борьбы с нею. Высшие государственные чиновники больше препирались между собою о средствах пресечения эпидемии, нежели боролись с нею. Жертвами ее пали цесаревич Константин, фельдмаршал Дибич и целый ряд высокопоставленных лиц. Но, конечно, тяжелее всего холера обрушилась на низшие классы.
Видя себя беззащитными перед грозным врагом, чувствуя ничтожность принимаемых правительством предохранительных мер, население начало волноваться, сперва глухо, потом открыто. 22 июня 1831 г. в Петербурге, на Сенной площади, где собралась 5-тысячная толпа народа, вспыхнул серьезный бунт. Вызванные войска действовали вяло. Николай, находившийся в Петергофе, поспешил в Петербург и содействовал успокоению. Так как в биографии Николая было мало блестящих страниц, событие это было всячески и на все лады расписано и даже явилось темой одного из барельефов на памятнике Николаю в Петербурге работы Клодта. Барельеф изображает Николая на Сенной, мановением руки заставляющего бунтующую толпу пасть на колени. Холерные бунты не ограничились одним Петербургом. В следующем месяце они возникли в районе Новгородских и Старо-Русских военных поселений, перейдя в бунт военных поселян против своего начальства. Бунты эти подавлены были с величайшей жестокостью.
[68] Это утверждение Николая I насквозь проникнуто ложью, которая, конечно, не могла ввести в заблуждение французского путешественника. Завоевательные тенденции в политике Российской империи эпохи Николая I были слишком очевидны. Война с Персией в 1826 г., закончившаяся присоединением Эриванской и Нахичеванской областей, проникновение русских войск на Кавказ, с особенной активностью проявившееся в 1834 г., завоевания в Средней Азии, Турецкая кампания 1829 г., присоединившая к России кавказский берег Черного моря, военное вмешательство в дела Турции в 1833 г., закончившееся подписанием выгоднейшего для России договора, - таковы факты из области внешней политики Николая, свидетельствовавшие отнюдь не об его стремлении только сплотить вокруг себя все население России.
[69] Автор не раз говорит о своеобразном демократизме в России: самодержавие настолько подавляет всех без исключения, что под этим ярмом русские становятся равными по своему юридическому положению. Это, однако, конечно, вовсе не уничтожало социальных различий. Старой феодальной иерархии, существовавшей во Франции до Великой революции и служившей Кюстину, видимо, критерием для определения самого понятия иерархии, в России уже давно не существовало: абсолютная монархия уничтожила ее. Но социальные различия, при которых население резко делилось на сословные группы (крестьянин, купец, разночинец, дворянин), существовали в полной мере. Политическое бесправие этих групп придавало России видимость демократизма, позволившую Кюстину провести смелую аналогию между Россией и Францией. Слова его об отсутствии независимых характеров в России еще раз убеждают в том, что его наблюдения ограничивались узкой сферой придворного быта.
[70] Кюстин имеет в виду неоднократные случаи свержения с престола русских царей, обычно вызывавшиеся недовольством господствовавшего класса политикой монарха, отклонившейся от исключительного служения интересам этого класса. Отказ от защиты нужд дворянства обозначал стремление пойти навстречу постепенно возрастающей и качественно, и количественно буржуазии, что неизбежно влекло за собой привнесение прогрессивных элементов в политику правительства, а, следовательно, и разрыв с «дедовскими обычаями», о которых говорит Кюстин.
[71] Петергофский дворец в первоначальном своем виде был построен французским зодчим Лебланом в 1716-1717 гг. Невысокий кряж, проходящий на расстоянии полукилометра от берега Финского залива, послужил Леблану естественным подножием для дворца. Между этим кряжем и морем зодчий разбил великолепный парк.
[72] Армида - одна из героинь «Освобожденного Иерусалима», произведения знаменитого итальянского поэта XVI в. Торквато Тассо.
[73] Смертная казнь в России официально была отменена еще по указу Елизаветы. Однако правительство не раз прибегало к этой мере наказания (Мирович, Пугачев, декабристы). В таких случаях приходилось придумывать массу всякого рода ссылок и справок, чтоб оправдать применение меры, уничтоженной высочайшим повелением. Фактически же смертная казнь применялась постоянно, с помощью того способа, о котором говорит Кюстин. Когда однажды Николаю I дали подписать смертный приговор за воинское преступление, он со словами: «В России, слава богу, казнь отменена» - приговорил виновного к 10 тыс. палочных ударов.
[74] Семирамида - жена ассирийского царя Нина (VIII в. до начала нашего летосчисления). Она избрала своей столицей Вавилон, который украсила со сказочным великолепием. Между другими замечательными сооружениями Семирамида устроила знаменитые висячие сады, считавшиеся одним из семи чудес света.
[75] Цесаревич Константин Павлович был, как известно, одержим страстью к парадомании и фрунтомании. Тем не менее даже он в 1820-х гг. жаловался, что «ныне завелась такая во фронте танцевальная наука, что и толку не дать». Качествами же хорошего полководца он уж никак не отличался. Намек Кюстина на его поведение в Польше относится к польскому восстанию, при подавлении которого Константин проявил необычайную вялость и нерешительность, в значительной мере проистекшие от отсутствия личной храбрости.
[76] Очевидно, автор имеет в виду гвардейский казачий полк. Наружность и обмундирование казаков могли дать повод плохо разбиравшемуся в военном обмундировании французу смешать их с черкесами, которые никогда не составляли особой воинской единицы при царе.
[77] Английский коттедж в Петергофе сооружен в 1826-1828 гг. зодчим Менеласом. Коттедж выстроен в стиле условной готики XIX в. Внутреннее убранство его носит тот же готический характер.
[78] Франсуа Буше (1704-1770), придворный французский художник, писавший в изнеженном и манерном стиле многочисленных пастушек.
[79] Оптический телеграф, существовавший до введения электромагнитного. Система его основана на том, что каждая буква имеет свой особый знак, различаемый с помощью телескопа.
[80] Ораниенбаумский Большой дворец был выстроен Шеделем, придворным зодчим знаменитого временщика Меншикова, в 1712-1720 гг. Дворец создан из камня. В XVIII в. он неоднократно подвергался переделкам, одна из которых состояла в деревянной надстройке. Это дало повод Кюстину утверждать, что весь дворец выстроен из дерева. Александр Данилович Меншиков (1673-1729), сын московского мещанина, в детстве разносчик пирогов, при Петре I сделался одним из выдающихся государственных деятелей благодаря своим исключительным военным и административным способностям. Наделенный непомерным честолюбием, Меншиков не хотел ни в чем уступать царю и окружал себя роскошью и пышностью поистине царскими, имея даже свой особый двор. В царствование Екатерины I (1725-1727) был фактически самодержцем. В 1728 г. придворные интриги свалили всесильного временщика: он был сослан в Березов Тобольской губернии, где в следующем году умер.
[81] Петр III пробыл на русском престоле всего полгода, до 28 июня 1762 г., когда был свергнут гвардией, возведшей на престол его жену - Екатерину П. Причиной переворота послужило недовольство дворянства внешней политикой Петра III, затрагивавшей интересы класса. Гвардия во главе с Екатериной выступила в поход против Петра, находившегося в Ораниенбауме. Охранявшие его голштин-ские войска не оказали никакого сопротивления, и Петр, видя, что его дело проиграно, отрекся от престола. Отречение было подписано в так наз. Петерштадте, небольшой, почти игрушечной крепости, созданной прихотью увлекавшегося военными занятиями императора. (Крепостца эта была в скором времени разрушена, сохранился лишь небольшой павильон-дворец самого Петра III, существующий до настоящего времени.) После отречения Петр был арестован и отвезен в Ропшу (ок. 30 км от Ораниенбаума), где жил на положении узника. 6 июля он был убит находившимися в карауле гвардейскими офицерами, причем главная роль в этом событии принадлежала Алексею Орлову. Убийство произошло если не по прямому приказанию Екатерины, то, во всяком случае, с ее молчаливого согласия.
[82] В это время уложение о наказаниях находилось в стадии разработки. Законы уголовные вошли в XV том Свода Законов, изданного в 1832 г. (это, вероятно, и имел в виду автор). Но, собранные воедино, они особенно наглядно свидетельствовали о полной своей неудовлетворительности. Поэтому в 1836 г. Сперанскому и Дашкову поручено было приступить к исправлению уголовных законов, что, однако, затянулось на многие годы.
[83] Александровская колонна (Александрийский столп), воздвигнутая на б. Дворцовой площади, выполнена Монферраном, строителем Исаакиевского собора. Для нее Монферран выбрал на берегу Финского залива огромную скалу, а для фундамента извлечены там же громадные камни, весом до 300-400 кг каждый. Отсюда уже можно судить, каких колоссальных трудов и средств должна была стоить обработка и перевозка этого материала, из которого возникла величайшая по размерам в мире монолитная колонна. По окончании всех подготовительных работ, 30 августа 1832 г., произошел торжественный подъем колонны, для чего было использовано около 2 тыс. солдат. Подъем сопровождался огромным стечением любопытных. Открыта была колонна ровно через два года, в присутствии царской семьи, дипломатического корпуса и 100-тысячного войска. В рассказе Кюстина, видимо, объединены оба эти события. Сенатор П. Г. Дивов сообщает любопытную подробность: когда, после смерти Александра I, в 1825 г., гр. Ланской предложил Сенату объявить подписку на памятник покойному государю с надписью: «Благословенному Александру I», сенаторы запротестовали против этого текста, который был изменен следующим образом: «Александру I - Россия». Так, накануне декабрьских событий, Сенат отказал в благословении покойному государю.
[84] Казанский собор построен в 1801-1811 гг. знаменитым русским зочим Воронихиным. Особенностью его архитектурного плана является то, что его передний фасад не расположен, как обычно, против алтаря. Он обращен к проспекту, т. е. на север, и композиционно вполне совпадает с линией улицы. Устройство алтаря против переднего фасада, на юг, явилось бы нарушением церковных канонов, согласно которым алтарь должен быть всегда обращен на восток.
[85] Воскресенский Смольный собор, создание знаменитого Растрелли, выстроен в 1744-1757 гг. Он основан не Анной Иоанновной, а имп. Елизаветой. Сперва в нем помещался женский монастырь, а позднее «институт для воспитания благородных девиц» и собор всех женских учебных заведений. Самый собор не был закончен в том виде, как он был задуман, ибо со смертью Елизаветы постройка его была прервана.
[86] Таврический дворец построен в 1782 г. архитектором И. Е. Старовым. 9 мая 1791 г. кн. Г. А. Потемкин-Таврический, которому дворец был подарен, давал в нем блестящий праздник в честь Екатерины II. Через несколько месяцев он скончался, а дворец был приобретен в казну. Впоследствии, будучи сильно переделан, дворец претерпевал разные перемены. В 1797 г. он был отдан конногвардейскому полку, а вещи и мебель перевезены в Михайловский замок. Через 5 лет дворец восстановлен в прежнем виде и служил обиталищем то вдовствующей императрице, то умиравшему Карамзину, то гостившим иностранным принцам. Затем все художественные предметы были снова, и уже навсегда, вывезены частью в Зимний дворец, частью в Эрмитаж, а самый дворец на долгие годы предан забвению. Таким и застал его Кюстин.
[87] Эрмитаж возник в 1760-х гг. Французский архитектор де-ла Мотт выстроил для него специальное здание, рядом с дворцом, выходящее на Неву (впоследствии «Эрмитажный павильон»). Сильный рост коллекций Эрмитажа вскоре побудил к постройке нового, более обширного здания, которое было выполнено в 1773-1775 гг. Ю. Фельтеном. Вскоре эта постройка еще увеличилась галереею, выстроенною Гваренги, и так наз. «Эрмитажным театром». Это создание Фельтена и Гваренги, ныне именуемое «Старый Эрмитаж» (в отличие от «Нового Эрмитажа», построенного в 1840-х гг. немецким архитектором Кленце), и посетил в 1839 г. Кюстин. Интересно отметить, что именно тогда Николай обратил внимание на тесноту и невыгодные световые условия Эрмитажа и задумал постройку нового здания. Несомненно, Николай, нисколько не обладавший ни художественным вкусом, ни склонностью к искусству, не сам пришел к этой мысли. Легко допустить, что именно Кюстин натолкнул его на эту мысль, ибо он, вероятно, не ограничился фиксацией своих впечатлений на бумаге, но и изложил их в беседе с государем.
[88] Рассказ Кюстина о дуэли Пушкина и первой ссылке Лермонова, конечно, во многом грешит против истины. Сводя причины смерти Пушкина исключительно к личной драме поэта, мемуарист повторяет официальную версию, созданную сразу же после гибели Пушкина. Европейская пресса подхватила эту легенду, и Кюстин мог бы еще два года назад познакомиться с ней во французских газетах и журналах. «Талантливый юноша» - Лермонтов, обстоятельства ссылки которого на Кавказ переданы совершенно правильно, исключая того, что стихи его на смерть Пушкина, в которых он первый указал на социальные причины трагедии погибшего поэта конечно, никак не могут быть названы «патриотической одой».
[89] Князь Александр Иванович Чернышев (1786-1857), генерал-адъютант, генерал-лейтенант, игравший виднейшую роль в процессе декабристов, чем заслужил особое доверие и милости Николая. С 1827 г. был военным министром. Под конец жизни - председатель Государственного совета.
[90] Годовалый Иоанн VI (Иван Антонович), внучатый племянник имп. Анны Иоанновны, после ее смерти, в 1740 г., возведен был на престол. Правили за него номинально - мать его, мекленбургская принцесса Анна Леопольдовна, фактически же сперва Бирон, а потом Миних. Свергнутый в следующем году Елизаветой Петровной, Иоанн заключен был в крепости Динамюнде, а потом в Холмогорах, откуда в 1756 г. перевезен в Шлиссельбург. В 1764 г. Иоанн был убит приставами при попытке к его освобождению, предпринятой гарнизонным офицером В. Я. Мировичем. По-видимому, пристава действовали на основании инструкции Екатерины II. Мирович был казнен в том же году. Кюстин ошибочно отнес развязку этой драмы ко времени Елизаветы.
[91] Конечно, имеется в виду эпизод с М. М. Сперанским, переданный Кюстином не совсем верно. Вечером 12 марта 1812 г. Сперанский был вызван на аудиенцию к Александру и, действительно, в тот же день сослан, но не в Сибирь, а в Нижний Новгород, откуда вскоре переведен в Пермь.
[92] Август Коцебу (1761 -1819), популярный в свое время немецкий драматург и писатель. В 1800 г. он задумал ехать в Россию, где уже прежде прожил два года и где воспитывались его сыновья. На русской границе Коцебу был арестован и отправлен в Сибирь по подозрению в сочинении какого-то памфлета на Павла I. В ссылке он оставался недолго: одна из его пьес случайно обратила благосклонное внимание Павла, и в следующем году Коцебу возвращен был в Петербург, осыпан всякими милостями и поставлен во главе управления театров. После цареубийства 11 марта Коцебу удалился на родину, где проявил себя ярым реакционером. В 1819 г. он пал от руки студента Занда, воспетого Пушкиным.
[93] Шлиссельбург расположен у истока Невы из Ладожского озера при соединении Невы с приладожскими каналами. Крепость (под названием «Орехов» или «Орешек») была заложена в нач. XIV в. По своему географическому положению, являясь важным торговым и военным пунктом, Орешек служил постоянным поводом борьбы между шведами и русскими, одинаково заинтересованными в обладании им. В 1702 г. крепость, принадлежавшая шведам, в последний раз завоевана русскими. По этому поводу Петр I писал: «Правда, что зело жесток сей орех был, однакож, слава богу, счастливо разгрызен». С течением времени Шлиссельбург терял стратегическое значение, но одновременно росло значение его как государственной тюрьмы. Там томились первая жена Петра I, затем Иван VI, руководитель раскола, Новиков, некоторые декабристы, Карамзин и др. Количество заключенных в крепости неизменно росло. Недаром декабрист М. С. Лунин говорил, что «язык до Киева доведет, а перо до Шлиссельбурга». В 1827 г. туда заключены были руководители Тайного общества братьев Критских, в 1834 г. - участники дела Герцена и Огарева - Соколовский, Ибаев и Уткин, остававшиеся там почти до приезда Кюстина.
[94] Государственных преступников, томившихся в различных крепостях, было так много в России, что немудрено, что Кюстину, постоянно слышавшему о них, темницы мерещились и там, где их в действительности не было. Кронштадтская крепость никогда не служила местом заточения.
[95] Мадам де-Жанлис (1746-1830), известная французская писательница и общественная деятельница времен революции. В 1825 г. она издала свои мемуары под заглавием «Souvenirs de Felicie».
[96] Оноре де-Бальзак (1799-1850), знаменитый французский романист. Он посетил Россию вскоре после Кюстина. По словам одной великосветской современницы, «ему, конечно, не оказали такого приема, как Кюстину, хотя с ним обошлись чрезвычайно вежливо, так что Бальзак, возвратившись в Париж, говорил, что он получил в Петербурге оплеуху, которую следовало бы дать скорее Кюстину».
[97] Русское сектантство, о котором говорит автор, являлось, конечно, скрытой формой политического протеста. Кюстин воспринимал лишь внешнюю оболочку его, не разгадав социальной сущности этого движения. В соответствии с такими взглядами в представлении Кюстина социальная революция должна была бы произойти под лозунгом свободы религии.
[98] Крестьянские волнения, непрекращавшиеся в продолжение всего царствования Николая, с особенной силой разыгрались на Волге в 1830-1840-х гг. В Саратовской губ., например, существовал ряд отрядов, составленных из беглых помещичьих крестьян, имевших подобие старой «понизовой вольницы». Участники их обращали свой гнев, прежде всего, на тех, кто был виновником их несчастий, на помещика, управляющего, старосту и т. д. В головах бунтовщиков бродили мысли о свержении крепостного ига, выраженные одним из атаманов: «Дураки вы, мужики, гнете спины перед барами напрасно. Если бы все господские крестьяне обзавелись ружьями, да если бы на лошадей, то и господ бы в заводе не было». Усмирение этих крестьянских бунтов вызывало у правительства немало хлопот. Само собой, что во всех этих волнениях поляки были ни при чем, и, говоря об этом, Кюстин лишь повторяет версию, пущенную правительством. В 1830-х гг. поволжские крестьяне, прослышав о возможности записываться в казаки на Северном Кавказе, едва начинавшем заселяться русскими, потянулись на юг. Крестьяне Нижегородской и Симбирской губерний, вместе с беглецами из Курской и других центральных губерний, массами уходили от своих помещиков.
[99] Лафонтен (1621-1695) - знаменитый французский баснописец и поэт. Кюстин имеет в виду, конечно, его известную басню «Волк и ягненок», переведенную на русский язык И. А. Крыловым.
[100] История Трубецких, изложенных Кюстином, в основе своей верна, но в подробностях рассказ его отступает от истины. Кн. Сергей Петрович Трубецкой (1790 I860), один из основателей Тайного общества, постоянный деятельный член его и «диктатор» 14 декабря, был женат на графине Екатерине Ивановне Лаваль, дочери французского эмигранта, занимавшего видное положение при дворе Александра I. Приговором Верховного уголовного суда Трубецкой был отнесен к 1 разряду государственных преступников и приговорен к 20 годам каторжных работ и бессрочному поселению в Сибири. Трубецкая, первая из жен декабристов, решила последовать за мужем в Сибирь. Мужественная и сильная женщина, она во все это время сохраняла полное присутствие духа.
Кн. А. Н. Голицын, в письме к Марии Федоровне, сообщая об отчаянии жены А. М. Муравьева, добавлял, что «княгиня Трубецкая принимает все с большею покорностью». Трубецкой попал в число 8 человек, которые непосредственно после объявления приговора отправлены были в Благодатский рудник, где оставались, при крайне тяжелых условиях, пока строился временный острог в Чите, куда свозили остальных декабристов. Обстоятельства, при которых жены декабристов получали разрешение ехать к своим мужьям, и ограничения, на которое им пришлось согласиться, общеизвестны. Одним из самых страшных лишений было запрещение брать с собою детей. Но Трубецкие не имели тогда еще потомства. Трубецкая была первой из числа этих «русских женщин», чем усугублялись трудности, которые ей пришлось преодолеть. Следом за нею поехали Муравьева, Волконская и др. С переводом в Читу и потом в Петровский завод условия жизни Трубецких, как и прочих декабристов, заметно улучшились. В 1839 г., по отбытии срока каторжных работ, Трубецкие были направлены на поселение в с. Оёк, близ Иркутска. В это время у них было пятеро детей. В 1845 г. Трубецкая получила разрешение проживать с детьми в Иркутске, где она и умерла в 1854 г.
Таким образом, в то время как Кюстин писал свои записки, Трубецкой только еще оканчивал срок каторжных работ, и описанная история могла относиться к хлопотам о выборе места для поселения. Вопрос о положении детей декабристов встал особенно остро позднее, в 1842 г., когда Николай поставил условием допущения к образованию лишение их фамилии отцов, чем почти никто не воспользовался. Но, неверный в подробностях, рассказ Кюстина верно передает общие краски этой трагедии и различное отношение к декабристам, господствовавшее в высших кругах. Нечего и говорить о том, сколь верно зачерчено отношение к ним самого Николая, вплоть до смерти немогшего простить своих «друзей 14-го».
[101] Должно отметить, что это утверждение Кюстина находится в резком противоречии с его мыслями о крепостном праве, высказанными им прежде и после. Отсюда следует, что это впечатление было чисто случайным и в конечном итоге отношение Кюстина к крепостному праву остается резко отрицательным.
[102] Тверское княжество в удельный период русской истории находилось в долгой распре с московскими князьями. Князь Михаил (1333-1399) вел, с помощью литовских князей, в течение пяти лет кровопролитную войну с Дмитрием Донским. За это время Тверь один раз, а Москва дважды были осаждены и выжжены. Последний тверской князь Михаил Борисович начал с помощью Литвы борьбу с Иваном III, за что Иван в 1486 г. сжег Тверь. Михаил вынужден был бежать в Литву, а Тверское княжество было присоединено к Московскому, навсегда утратив свою само стоятельность.
[103] Церковь Василия Блаженного в Москве выстроена в 1555 г. Она претерпела много превратностей: трижды горела, в 1626, 1668 и 1738 гг., дважды была разграблена, в Смутное время - поляками и в 1812 г. - французами, наконец, неоднократно подвергалась коренным переделкам. В конце концов этот древний памятник зодчества вовсе утратил свой первоначальный вид и план.
[104] Москва и Московская губерния были издавна промышленным центром России. Наибольшее число фабрик и самые крупные из них были сосредоточены здесь. Особенную славу и известность приобрели московские фабрики хлопчатобумажных изделий и шелковые мануфактуры, поставлявшие свои товары по всей России. Позднее, с развитием тяжелой индустрии, промышленное значение Москвы упало, но как центр обработки волокнистых веществ она долго еще занимала первое место.
[105] Ко времени приезда Кюстина в России существовала лишь одна железная дорога между Петербургом и Царским Селом (третья в Европе). Николаевская дорога строилась в 1840-х гг. Этим и ограничилось железнодорожное строительство дореформенной России. Причины этого нужно искать, конечно, не в «снежном покрове», а в слабых оборотах внутренней торговли при крепостном праве, не требовавших железнодорожных сообщений. Следует отметить, что вокруг этого вопроса шла жестокая борьба, в которой ярыми противниками новых путей сообщения выступали содержатели дилижансов.
[106] Английский клуб являлся наиболее уважаемым местом, где собиралась московская знать и интеллигенция. Доступ в члены клуба был весьма затруднен, вследствие чего состав его был крайне рафинированным. Самое название его дало повод в следующей злой шутке Пушкина: как-то И. И. Дмитриев отметил курьезность сочетания слов: «Московский английский клуб». Пушкин возразил, что, мол, у нас встречаются сочетания названий еще более неподходящие, напр, «Императорское человеколюбивое общество» («Ист. Вест.». 1883. № 12. С. 536). Такой же клуб был в Петербурге.
[107] Новодевичий женский монастырь в Москве, на Девичьем поле, в Хамовниках, основан в 1525 г. В XVII и XVIII вв. м-рь стяжал мрачную славу, служа обычным местом дознаний и пыток. В XIX в. на Девичьем поле стали устраиваться народные гулянья. Если народ вел себя на этих гуляньях сдержанно, то потому, конечно, что чрезмерное веселье пресекалось побоями и другими мерами воздействия. Такой случай был в 1826 г. М. П. Погодин вспоминал: «Завтрак народу нагайками».
[108] Рассказ Кюстина, конечно, является анекдотом, но весьма характерным для взаимоотношений солдат и командного состава.
[109] Сухарева башня в Москве выстроена Петром I в 1692 г. в честь Сухаревского стрелецкого полка, единственного сохранившего верность Петру во время стрелецкого мятежа 1689 г. Она представляет собой трехъярусное здание в готическом стиле. Использовалась она для разных целей, имевшая в себе то морское училище, то московскую адмиралтейскую контору, то морские склады. В среднем (а не в нижнем, как у Кюстина) ярусе, незадолго перед приездом Кюстина, был устроен обширный водный резервуар, так наз. «мытищинский водопровод».
[110] Троице-Сергиева лавра, основанная в XIV в. Сергием Радонежским, расположена неподалеку от Москвы, в Дмитровском уезде. Издавна она играла крупное политическое значение, благодаря чему в нее притекали обильные и ценные вклады от русских вельмож. Библиотека лавры, о которой ниже упоминает автор, представляла собой огромную ценность. В середине XVII в. она уже насчитывала в себе свыше 623 тыс. книг и преимущественно рукописей.
[111] Царь Борис Федорович Годунов, скончавшийся в 1605 г., погребен был в Архангельском соборе, откуда тело его было извлечено и зарыто на родовом погосте в Варсонофьевском м-ре. В следующем году, по приказу царя Василия Шуйского, тело Годунова вновь вырыто из земли и перевезено в Троице-Сергиеву лавру, где погребено в особой палатке при Успенской церкви. Та же участь постигла тела жены его, Марии Григорьевны, ур. Скуратовой-Бельской, и сына Федора, задушенных 10 июня 1605 г. Наконец, в 1622 г. погребена там же скончавшаяся дочь Бориса, Ксения, последний отпрыск семьи Годуновых.
[112] Ярославль - один из важнейших торговых пунктов на Мариинской системе. Торговля железом, хлебом колониальными товарами, идущими транзитом с Востока, придавала этому городу выдающееся значение, не совсем утраченное и до сих пор [комментарий написан в 1930 году].
[113] Военный губернатор генерал-лейтенант Константин Маркович Полторацкий (1782-1858). Молодость его была чрезвычайно яркой и богатой впечатлениями. В 1801 г. он был поручиком л.-гв. Семеновского полка и в ночь, когда был убит Павел I, стоял в карауле в Михайловском замке. Он проделал все военные кампании нач. XIX в. В битве при Шампобере был взят в плен. Император Наполеон долго беседовал с ним о последних военных операциях. Он принадлежал к большой просвещенной семье Полторацких. Отец, Марк Федорович (1729-1795), был основателем и начальником придворной певческой капеллы, которой восхищался Кюстин. Одна из сестер К. М., Елизавета Марковна, была замужем за А. Н. Олениным, директором Публичной библиотеки и президентом Академии художеств. Их дочерью увлекался Пушкин, увековечивший ее в своих стихах. Из братьев его известен Дмитрий Маркович, прославившийся как один из пионеров английской системы земледелия, и Петр Маркович, крепостник, вольтерианец и неутомимый предприниматель, отец знаменитой А. П. Керн, друга Пушкина. С ним и с его семьей были близки все Полторацкие. К. М. женат был на кн. Софии Борисовне Голицыной (ум. в 1871 г.) и имел от нее сына Бориса (1820-1850), ротмистра л.-гв. гусарского полка, тактом которого восторгался Кюстин. Следует отметить, что известный клеветник и злопыхатель Ф. Ф. Витель назвал К. М. Полторацкого «неумным, но изворотливым и смелым буффоном» и приписывал ему разные «мерзкие интриги», из которых, «как из грязи, всегда выходил он чист и сух».
[114] Граф Полиньяк, в 1780 г. пожалованный Людовиком XVI в герцоги. Высоким положением при дворе он был обязан своей жене, Габриэли де-Поластрон, закадычной подруге королевы. Французский народ платил им, как и всему двору, искренней ненавистью, и после революции Полиньяки оказались в числе первых эмигрантов. Герцогиня умерла в 1790-х гг., герцог же получил от Екатерины II имение в Малороссии, где благополучно прожил до смерти в 1817 г. Один из их сыновей - известный неудачливый государственный деятель, стяжавший мрачную славу в истории Франции. Любопытно отметить, что один из членов этой ультрароялистской семьи, гр. И. И. Полиньяк, оказался причастен к делу декабристов.
[115] Спасо-Преображенский мужской монастырь в Ярославле основан в нач. XIII в. В XVIII в. был упразднен.
[116] Это утверждение Кюстина как нельзя лучше вскрывает его аристократическую природу. С точки зрения французского легитимиста, чиновная знать, конечно, должна была занимать более низкое положение, нежели аристократия по рождению. В России же, особенно при Николае I, сила и влияние чиновной знати чрезвычайно возросли. Самодержавие видело в ней для себя надежную опору.
[117] Кюстин повторяет старое официальное толкование вопроса о причинах зарождения революционного движения в России, согласно которому последнее всецело приписывалось влиянию Западной Европы, и в частности, французской просветительной философии.
[118] Нижегородская ярмарка ведет свое родословие с XIII в. Сперва периодические большие торги на Средней Волге происходили в Казани, затем, с начала XV в., в Васильсурске, пограничном и незамиренном городе, что служило большим неудобством. Поэтому вскоре ярмарка была перенесена в Макарьев. В 1816 г. пожар уничтожил ее, и тогда она была переведена в Нижний Новгород. Постройкой ее, на которую из казны отпущено было 6 млн. руб., руководил известный ген. Бетанкур. Им же устроены подземные галереи, обратившие внимание Кюстина. В это время ярмарка занимала свыше 720 дес. Гостиный двор состоял из 60 корпусов, вмещавших до 2500 лавок. Ярмарка продолжалась с 15 июля до 15 августа. Большим препятствием служило то, что весною значительная часть ее заливалась водою.
[119] Михаил Петрович Бутурлин (1786-1860), нижегородский губернатор с 1831 по 1843 г. В 1833 г. его посетил Пушкин, вынесший из своего визита столь же благоприятное впечатление.
[120] Чай к этому времени стал основой кяхтинской торговли, оттеснив на задний план ткани, шелк, фарфор, золото и серебро в слитках, бывшие прежде того главными продуктами, вывозимыми из Китая через Кяхту. В 1839 г. в Кяхту было привезено около 190 тыс. пудов чая. Одних таможенных сборов с торговли чаем поступало в казну до 19 миллионов.
[121] Кюстин застал производство железа в России и торговлю им уже на ущербе. В конце XVIII в. по добыче железа Россия стояла на одном уровне с Англией, но с начала следующего столетия ее производство стало падать. В 1830-х гг. Россия по выплавке чугуна была еще впереди Бельгии, Пруссии и США, поставляя около 12% мировой добычи. Железо было одним из главных предметов русского вывоза. В конце XVIII в. ежегодный вывоз достигал 3 млн. пудов. В дальнейшем вывоз начал падать (особенно с 1840-х гг.) и к половине XIX в. упал до 800 тыс. пудов. Падение русской железной промышленности объяснялось наличием крепостного труда в районе главной добычи железа - на Урале. Малая производительность принудительного труда заставляла Россию быстро терять свое мировое значение в добыче железа.
[122] Автор, конечно, ошибается. Сложность денежной системы заключалась в постоянном падении и колебаниях курса ассигнаций. Бумажный рубль, собственно, даже не имел единого курса, а котировался весьма различно. Был вексельный курс, был курс податной и, наконец, обывательский курс, произвольно устанавли вавшийся при частных сделках. Он-то и был особенно колеблющимся. В общем, курс ассигнационного рубля колебался от 350-360 коп. (официальный курс) до 420 коп. Все это давало широкий простор всяческим коммерческим плутням. Денежная реформа, осуществленная законом 1 июля 1839 г., сводилась к тому, что во всех расчетах казны с населением, как и во всех вообще коммерческих сделках, счет должен был вестись на серебро. Для ассигнаций же устанавливался неизменный курс в 350 коп. Реформа эта привела к девальвации ассигнаций, и фиск сильно выиграл на выкупе их по сниженной цене.
[123] Кузьма Минин и кн. Д. М. Пожарский - известные деятели Смутного времени. Скончавшийся в 1616 г. Минин погребен в Нижегородском кремле, в Преображенском соборе, выстроенном в середине XIV в. Там же находились могилы князей Иоанна, Василия и Иоанна. В 1834 г. Преображенский собор был уничтожен и выстроен заново, причем могила Минина украсилась пышным склепом.
[124] В 1839 г. на Бородинском поле произошла закладка памятника генералу кн. П. И. Багратиону, известному русскому полководцу, смертельно раненному в Бородинской битве. Это событие ознаменовано было пышными празднествами и пантомимой Бородинского боя, в которой Николай командовал одним из «французских» корпусов. Само собой разумеется, что в этом псевдоисторическом представлении русские одержали решительную победу.
[125] Граф Александр Христофорович Бенкендорф (1783-1844), создатель и шеф корпуса жандармов и начальник III Отделения.
Текст приведен по изданию: Маркиз де-Кюстин. Николаевская Россия. М.: Издательство политкаторжан, 1930 *
